— Я недолго, — хлопнула я дверью машины, за всю дорогу не сказав Ивану ни слова.

Всю дорогу я пялилась в архивные выписки и документы, что взяла с собой в папке на особняк и пыталась отвлечься.

— Сожалею, Евгения Игоревна, — перегородил мне дверь к подъезду Иван, — но одну я вас не отпущу, куда бы вы ни шли.

И он поднялся вместе со мной в квартиру.

Стойкий запах перегара, что встретил нас с порога, едва не заставил меня повернуть обратно. Я даже порадовалась, что пришла не одна.

— Моя принцесса! — прозвучало с усмешкой и даже с презрением. — Чем обязан?

Дядя Ильдар отступил в квартиру, приглашая нас внутрь.

Растянутая майка с жирным пятном. Всклокоченные грязные волосы. Опухшее лицо с мешками под глазами. И громоздкий деревянный стол, заставленный грязной посудой с объедками, пустыми бутылками и окурками не вызывали лишних вопросов: Ильдар Саламович пил. И уже не первый день.

— У вас что-то случилось? — слегка растерялась я.

Скользнула взглядом по фотографии жены на стене: может, памятная дата? Ида Гамазовна, если мне не изменяет память, умерла, когда я была маленькой. Детей у них не было. И больше дядя Ильдар так и не женился.

— А ты не знаешь, Солнышко?! — с издёвкой воскликнул он. — Твой будущий муж ничего тебе не сказал?

После встречи в баре о Сагитове мы с Моцартом ни разу не говорили, поэтому я уверенно покачала головой:

— Нет.

— Не сказал, что место прокурора, которое я ждал десять лет и ради которого впахивал как раб на галерах, теперь заняла его ненаёбная пизда Ирка-дырка Ирина Борисовна Артюхова?

— Нет. Вас уволили? — сглотнула я. Нена… какая? И, глядя как Иван открывает балконную дверь, чтобы проветрить комнату от невыносимого зловония, с замиранием ждала ответ.

— Не уволили, но я так и остался первым заместителем теперь нового прокурора города, — брезгливо скривился он: то ли его тошнило от этой должности, то ли от Ивана. — А это кто, твой холуй? — всматривался он в мужчину внимательно, даже пристально.

— Водитель и телохранитель, — не стала я нагнетать, тем более Иван, как обычно, и бровью не повёл, только поставил для меня стул.

— Пить будешь, телохранитель? — ткнулся дядя Ильдар животом в стол и принялся перебирать бутылки, пока не нашёл полупустую.

— Спасибо, нет, — всё так же ровно ответил Иван.

— А я выпью, — плеснул он содержимое дорогой квадратной бутылки в залапанный стакан. — Тебе не предлагаю, мала ещё.

Он выпил, крякнул, занюхал какой-то клетчатой тряпкой и, не с первого раза подхватив на вилку неверной рукой кусок селёдки в соусе, засунул его в рот. Вытер лоснящиеся губы всё той же тряпкой.

— Так какими судьбами, милая моя? Неужели девочке понадобился нехороший дядюшка Ильдар?

Как бы он ни казался пьян, слаб и зол, а соображал неплохо.

— У меня есть несколько вопросов. Если позволите, — я не повернулась в сторону Ивана, что стоял у меня за спиной, только скосила глаза, но дядя Ильдар не был бы моим крёстным, если бы не понял.

— Слышь, холуй, это только между крестницей и мной. Мы всё же почти семья. Так что иди, парень, погуляй. Ничего с ней не случится, мамой клянусь, — оттянул он лямки майки большими пальцами, словно это были подтяжки, резко отпустил и кивнул в сторону коридора. — Дверь там.

Секундная задержка показалась мне вечностью, но, подумав, а, может, оценив обстановку, Иван всё же вышел. Едва входная дверь хлопнула, Ильдар Саламович встал и плотно закрыл дверь в комнату.

— Ну говори, — он снова устало упал на стул.

— У вас есть доступ в архив города? — не стала я тянуть.

— А что такое? — удивился он.

— Хочу посмотреть на оригиналы тех документов, что отцу вручили вместе с особняком.

— Так твой отец на них уже смотрел, — прищурился он. — И даже с главным архитектором города разговаривал. Не с нынешним, тот сопляк ещё неопытный, а с прежним. Он ему и старые карты города дал, где был обозначен особняк. А эксперты подтвердили и подлинность купчей, и время постройки. Ты сомневаешься что ли, солнышко, в чём? — усмехнулся он.

— Сомневаюсь, — честно призналась я. После разговора с мамой я уже во всём сомневалась. Теперь вот ещё какая-то Ирка-дырка. Правда на счёт неё у меня как раз сомнений, что трахает её Моцарт, не было.

— В документах ты ничего не найдёшь, никаких изъянов, — покачал он головой. — Неужели, думаешь, мы не проверили?

— А кто продавец? Кто этот Семёнов Артём Алексеевич?

— О, этого я в первую очередь потряс, — с тоской заглянул он в пустой стакан и снова потянулся к бутылке. — Молодой мужик, бесконечно далёкий от всего этого «искусства», — показал он пальцами кавычки, отставив пустую бутылку. С вожделением сглотнул, выдохнул, выпил. И продолжил осипшим горлом: — Сейчас работает в Кремниевой долине по контракту в одной из высокотехнологичных корпораций, то ли в Гугл, то ли в Эппл. Но прадед его был тот ещё Корейко. Читала «Золотой телёнок»?

Я не читала, но кивнула. Смотрела фильм, поэтому поняла о ком разговор.

— Во-о-от, нагрёб этот Корейко деньжищ на спекуляциях во время голода и тифа, и по дешёвке на закладные приобрёл особняк. Потом собрал вещички и удрал в Штаты. И, реши молодое советское государство оставить особняк себе, не пригодились бы те бумажки. Но или сразу домишко им этот почему-то не приглянулся, или потом где-то в архивах затерялся как штатная единица — его не оформили, на учёт не поставили. В бомбёжку ещё снаряд в него попал. А уже в мирное время эту рухлядь обстроили вокруг, и вроде как стал числиться старый хлам на современных планах города пустым местом. И ничего не построишь — развернуться там негде, и реставрировать как исторический объект — никому не нужен. А тут бабка того инженера из Кремниевой долины, — он щёлкнул пальцами, словно припоминая имя.

— Семёнов, — подсказала я.

— Да. Бабка его умерла, и оказались в её бумагах в том числе и документы на особняк, что ей от того самого Корейко, остались. Адвокаты парня стали поднимать архивы, узнавать, копать и где-то в Российском законодательстве нашли закорючку, что позволила оформить и особняк, и землю как собственность. Парень честно все грабительские налоги в казну заплатил, а потом, не будь дураком, и продал его с хорошим наваром. В общем, все остались довольны. Всё честно и законно. Вот так.

— А на отца он как вышел?

— Так эксперт, к которому адвокаты обратились, сам твоему отцу позвонил, когда увидел, что дом принадлежал Мелецким.

Дядя Ильдар шумно выдохнул, обдав меня тяжёлым дыханьем, и боком навалившись на стол, снова стал перебирать пустые бутылки.

И вроде всё казалось честно и законно в этой сделке, но меня так и не оставили сомненья, что за этим тоже не стоит Моцарт. Что-то не отпускало. Беспокоило. Зудело. Очень уж красиво всё складывалось. Что подвернулся это особняк именно моему отцу, и именно в то время, когда в его жизни возник кризис. А как иначе назвать желание честного интеллигентного человека ввязаться в аферу с антиквариатом?

И тут я ещё кое-что вспомнила.

— Скажите, дядя Ильдар, а то дело, связанное с подделкой предметов искусства, что вы расследовали, когда познакомились с мамой, вы помните его?

Он обернулся, «выжимая» в стакан очередную бутылку и гнусно усмехнулся:

— Я каждое своё дело помню, солнышко. И даже часть чужих, как, например, то, где твой драгоценный жених чуть не до смерти истерзал девчонку. Он, конечно, постарался такое забыть, но я не забыл…

Проклятье! Ну какой теперь антиквариат, теперь я не могла не спросить:

— Какую девчонку?

— Совсем ещё ссыкуху, не старше тебя. И вроде как был он тогда не в себе, только жену с ребёнком похоронил, и уже полгорода залил кровью: из банды Дывыдовской один Давыд и остался да два его самых отъявленных головореза. Но девчонка-то была ни при чём. Она у него, знаешь, как сучонка жила: полы мыла, стирала, жрать готовила. Придёт твой Мо, выебет её, по роже даст, чтобы под ногами не путалась, нажрётся как свинья и спать.