И, выйдя из машины у развалин особняка, я поняла ещё одну вопиющую вещь: почему он так настойчиво «сводит» меня с Бринном. Чёрт побери, он его не боится! Как и Артура. Не считает соперником. Уверен, что Бринн не позволит себе лишнего. И неважно есть у него девушка или нет — ему всё равно никогда не быть моим парнем. Чёртов сраный хитрый Моцарт!

— Осторожно! — подхватил меня Иван, когда я чуть не навернулась с шаткой доски.

Сильная мужская рука. Знакомый запах парфюма. Не мускусно-мужской, как у Моцарта, от которого неистово тянет сношаться даже бабочек в животе. А лёгкий дымно-древесный, к которому я уже успела привыкнуть в машине. И только сейчас поняла, что так пахнет вовсе не салон.

— Это, видимо, те доски, что привезли строители, — чтобы скрыть неловкость, сказала я вслух и тут же увидела мешки. — А вот и цемент.

Стройматериалы защищали от дождя уцелевшие перекрытия второго этажа. Там же на стене я нашла и сохранившуюся часть герба. А ещё кучи мусора, экскрементов, подозреваю, человеческих — тут явно справляли нужду как в придорожном леске у трассы, — вонь, сорняки, что на щедро удобренной площади выросли по пояс, вездесущие надписи из баллончиков с краской. Я честно, не понимала, как отец повёлся на этот хлам. Хотя, а как ещё должны выглядеть бесхозные останки строения восемнадцатого века в наше время?

Но вот чего я никак не ожидала здесь найти, так это неожиданный способ досадить Моцарту.

— А вы давно работаете на Сергея Анатольевича, Иван? — охотно приняла я горячую ладонь мужчины, что помог мне спрыгнуть на землю из дыры в стене.

— Больше года, — как всегда сдержанно и загадочно улыбнулся он.

Он, конечно, и держался как всегда — скромно, нейтрально, вот только я словно первый раз увидела его потрясающие синие глаза. Обрамлённые невероятно густой бахромой чёрных ресниц, они завораживали. А ямочки на щеках! Как у Сэма Клафлина из «До встречи с тобой». Нет, как у Пенна Бэджли из «YOU» — он тоже брюнет.

— Это называется дистихиаз, — неожиданно сказал Иван.

— Что? — не поняла я.

— Двойной ряд ресниц. Такая редкая врождённая аномалия. Встречается один случай на миллион человек. Говорят, такая же была у Элизабет Тейлор, — он смутился. — Просто вы так смотрите.

— А, нет, нет, дело не в этом, — поспешно опустила я глаза. Боже, провалиться мне на этом месте! Я и правда на него пялилась. — Просто задумалась.

— Говорят, полезно думать вслух, — словно протянул он мне руку помощи.

Ему, скорее всего, не привыкать, как девушки на него смотрят. Это я, увлечённая своим Моцартом, едва его замечала. И хорошо бы, если так оно и осталось, но во мне бесновалась месть: чёртов Неандерталец меня отверг. И как всегда не сказал ни слова правды. Нет, он не врал. Но настолько ловко изворачивался и уходил от прямых ответов, что я злилась ещё больше. Вот посмотрю, как он попляшет, если я выполню его указание и начну встречаться… не с Антоном.

— Вы женаты, Иван? — невинно спросила я по пути в машину.

Уверена, он удивился и даже приподнял свои словно углём нарисованные брови, но, поскольку шёл позади меня, я этого не видела.

— Нет. И никогда не был, — предвосхитил он мой вопрос. — Пообещать долго и счастливо, а потом оставить вдовой — так я не мог поступить ни с одной девушкой, почти десять лет мотаясь по горячим точкам.

— Но она есть? Та, которой хотелось бы дать такое обещание? — резко развернулась я. И знаю, что была слишком прямолинейна, но отчаяние, густо приправленное злостью — страшная сила.

— Возможно, — всё так же загадочно улыбнулся он.

Чёрт, а мне нравился этот Мистер Дарси. Что-то было в нём и английское, и изысканно-благородное. Костюм с иголочки. Безупречное чёрное пальто. И то, как, откинув полы, он засунул руки в карманы, мне тоже нравилось. Ему шла даже вчерашняя щетина, такая же густая и иссиня-чёрная как его слегка растрёпанные вылазкой по развалинам волнистые волосы.

Чёрт, чёрт, чёрт! Я из-за него и особняк толком не разглядела. А ведь дала себе установку сфотографировать каждую деталь — за тем и приехала.

Но теперь у меня было лишь несколько снимков. И я принялась рассматривать их, стоя у машины. А точнее делать вид, что рассматриваю, и раздумывать: а не рискнуть ли?

— Вы сказали думать вслух?

— Именно так я и сказал, — остановился Иван, я бы сказала: опасно близко.

— А если я вслух подумаю, что не буду возражать, если вы меня куда-нибудь пригласите, что вы на это скажите? — тыкала я в телефон, создавая видимость занятости.

— Что Сергей Анатольевич был прав, когда сказал, что вы наделаете глупостей. И, видимо, у него были на то причины.

Чёртов Моцарт! Я зло засунула телефон в карман.

— Думаете, он и это знал?

— Думаю. Но я не сказал, что против, — улыбнулся Иван.

— И не боитесь, что он откусит вам голову? — задрала я лицо, чтобы посмотреть на него. Он был точно не ниже Моцарта, только стройнее, изящнее что ли. — Не боитесь, что можете потерять работу и, чёрт его знает, что Моцарт сделает ещё? Потому что я не хочу, чтобы вы ставили его в известность. Я хочу…

Ощущение, что моя душа выскользнула из тела и по инерции продолжала говорить, размахивая руками, не замечая, что происходит с телом, накрыло, когда его рука подхватила меня за шею и губы жадно впились в мои.

Что? Как? Зачем? Ты что!!! Всё ещё словно скакала я вокруг своего тела, пытаясь ему помешать. Но чёртово тело меня не слышало. Оно откликалось на поцелуй. Оно так хотело ласки, так жаждало чего-то вот такого, пьянящего, крышесносного, дерзкого, что приподнялось даже на цыпочки, увлекаемое чужими губами.

Чёрт!

— Вот теперь я не только не против, я очень за, — отстранился Иван, тяжело дыша.

И я едва могла унять вздымающуюся грудь и справится с дыханием.

Чёрт!!!

— Я буду отрицать всё, что бы ты ему ни сказал, — пребывала я в лёгком… нет, в тяжелейшем шоке, перейдя на «ты» и не зная, как реагировать.

— Я не скажу ничего, даже если он будет меня пытать. И отрицать, даже если ты сознаешься.

Это было похоже на клятву заговорщиков.

Это было похоже на сумасшествие.

И это было похоже на предательство. Гореть мне в аду!

Но Моцарт ведь этого хотел, когда разрешил мне встречаться с Антоном? А если бы Бринн меня поцеловал? А если бы Артур? В конце концов, трахни меня Сергей Анатольевич вчера, я проснулась бы измождённая, но счастливая, а не в отчаянии. Скажи он мне честно зачем я нужна ему, я сидела бы дома, делала какие-нибудь ранозаживляющие примочки к одному известному месту и всё! А теперь…

Я размахнулась и с чувством ударила Ивана по щеке.

— Что бы ты себе ни надумал, никогда так больше не делай!

И вот теперь он точно не выглядел ни сдержанным, ни невозмутимым.

А я с облегчением выдохнула и открыла дверь машины. Сама.

— Поехали! — скомандовала. И назвала адрес дяди Ильдара.

— Жень! Я не хотел тебя обидеть, — остановил он меня за руку.

— Я, наверно, посылала неправильные сигналы? — остановилась, давая понять, что я сейчас врежу ему снова, если он меня не отпустит.

— Очень правильные, — убрал он руку. — Ты злишься. Ты чем-то расстроена. И, мне кажется, ты хотела что-то себе доказать. Прости, если вышло поспешно, просто я хотел сказать, что не боюсь Моцарта. Показать наглядно: да, я хочу тебя пригласить. Куда угодно. Но, похоже, всё испортил, — он сокрушённо повесил голову.

— Да. Забудь.

Я кивнула и села в машину.

Проклятье! Всё произошло слишком быстро, чтобы я могла сейчас об этом адекватно думать. Но хуже всего было не то, что я думала, а то, что чувствовала. А мне… понравилось.

И пока мы ехали, я ещё больше злилась на Моцарта за это.

Да, чёрт побери, мне понравилось! И я хочу, чёрт побери, чтобы меня целовали! Хочу замирать от восторга и ужаса, чувствуя горячую волну, что зарождается внизу живота как цунами. Хочу, чтобы меня накрывало этой волной. Чтобы покалывающую боль в сосках лечила мужская рука. А тугой узел, что невыносимо тянет вниз, словно приказывая подать вперёд таз и развести ноги, наконец, получил то, чего так нестерпимо жаждет.