— В том-то и дело, — закрыла я глаза, чтобы снова не расплакаться. Вздохнула, справляясь с дыханием, а потом только открыла глаза и ему ответила. — В том-то и дело, что я тоже в это поверила. Не знаю зачем. Особенно, когда мы полезли в тот чёртов воздуховод, а потом на крыше он сделал мне предложение…

— В воздуховод? — снова остановился Антон и теперь смотрел на меня не моргая.

— Да, Моцарт придумал какое-то дурацкое ограбление. И мы вылезли на крышу лифта, потом ползли по воздуховоду, он открыл сейф в кабинете, а потом нас чуть не схватила охрана…

— Зачем? — На него страшно было смотреть. Он словно собрался грохнуться в обморок — так побледнел.

— Просто так. Господи, Антон! — хотелось мне встряхнуть его как следует. — Это была игра, квест, шутка. Шутка! Но я в неё поверила. И он мне нравится по-настоящему — вот что я хочу тебе сказать. Он мне нравится, понимаешь? Очень сильно. А ему на меня плевать.

Я вздрогнула от холода, словно это тот самый, которым веяло от Моцарта, оглянулась и пошла. Чёрт, я правильно нашла в интернете парк: прямо напротив нас был тот самый мостик. И пруд. Только солнце уже давно село. И тропинку, по которой мы шли, и мост с ажурными перилами освещали только фонари, но я знала, что это то самое место.

— Зачем мы сюда пришли? — Антон догнал, снял пиджак и накинул на мои плечи. Я с благодарностью закуталась в нагретую его телом одежду.

— Ради Моцарта, конечно, — усмехнулась я. — Здесь что-то случилось. Давно.

Я посмотрела на свои руки. Пытаясь вспомнить. Пытаясь вернуть те ощущения, когда они были в крови. И я стояла и на них смотрела. Не на того, кто стрелял. Не на того, кто выкрикивал моё имя… А на свои испачканные кровью руки… Марго! Я вспомнила! Мужской голос кричал: Марго!

— Что случилось? — вывел меня из задумчивости Антон.

— Перестрелка, — я оглянулась. — Надо, наверно, приехать на закате, тогда я смогу вспомнить больше.

— Но с чего-то ты же решила, что это было давно. С чего?

Я посмотрела на него, словно прозревая. А ведь и правда: с чего?

— Здесь не было так ухожено. И деревья… деревья были старые и запущенные. Не было дорожек. И фонарей. Только мостик. И это… — всего на мгновенье мелькнула у меня перед глазами картинка: крики, шум, мужчина, что подхватывает меня раненую на руки. И не знаю с чего я это решила, но я точно знала: — Это была бандитская разборка.

Антон снова изменился в лице:

— Ты что ясновидящая?

— Нет, нет, не я. Это Целестина.

— Целестина? — удивился он. — Та подруга Моцарта, что зовут его ангелом-хранителем? Ты тоже с ней знакома?

— Теперь да.

Он с ней спит. Я с трудом сдержала очередной вздох.

— Говорят, именно ей он обязан своей неуязвимостью.

— Неуязвимостью? — переспросила я, но тут же осеклась: вид у Антона был растеряно-задумчивый. — Что с тобой? Ты как-то связан с бандитскими разборками?

— Мой отец. Он тоже был бандитом. В одной из таких разборок его и убили.

— Давно?

— Очень. Я был маленьким.

— Так ты поэтому решил пойти по его стопам? Податься в банду?

— Упаси бог! — поднял он руки. — Он был урод, каких поискать. И я даже рад, что его убили. Давай не будем о нём.

— Хорошо, — согласилась я и тяжело вздохнула.

— Эй, не кисни, — обнял он меня за плечи. — Ещё передумает твой Моцарт. Ты всё же будешь его женой. А это… ну в общем, это другое, — смутился он. — Прости, не могу с тобой это обсуждать.

— Что это? Секс? — усмехнулась я. — Да брось! Тут и обсуждать нечего. Вот я здесь с тобой, а Моцарт сейчас в «Лотосе» с какой-то Александрой. И сомневаюсь, что с ней они обсуждают бандитские разборки.

— Не знаю, уместно ли это сказать, но мне жаль, — обнял он меня крепче, но совсем по-дружески. — Правда жаль, если он не замечает. Ты классная. Очень классная. Вроде нежная, хрупкая, но упрямая, с характером и… красивая. А он, конечно, не красавец, но он мужик. Сильный, умный…

— Лысый, — улыбнулась я. И вдруг подумала… — Слушай, а ты знаешь где находится «Лотос»?

— Не знаю. Но найти не проблема… Что? Нет, Жень! Нет, — качал он головой. — Это плохая затея. Мы туда не поедем!

— Поедем, Антон! — вернула я его пиджак и побежала к выходу.

— Жень, — нагнал он меня. — Зачем?

— Не знаю. Просто не хочу, чтобы он сейчас был там. Хочу, чтобы знал: мне не всё равно. Мне это не нравится. И я имею право требовать хотя бы уважения.

— Жень, — отговаривал меня Антон уже в машине. — Я конечно, поеду куда ты скажешь. Я просто его водитель. Но Моцарту это не понравится. Очень не понравится. И не знаю, что, но он обязательно сделает что-нибудь плохое.

— Я не пойму, как ты можешь им восхищаться, когда точно знаешь на что он способен. Что он жёсткий, беспощадный, бескомпромиссный.

— Потому что именно этим я и восхищаюсь. Мне, наверно, не понять, я же не девочка. С вами он другой.

— Да, на нас он смотрит влюблёнными глазами, — съязвила я. И вдруг осеклась. — Стой! — Антон так резко нажал на тормоз, что будь я не пристёгнута, влетела бы в стекло. Хорошо, что позади на дороге никого не было. Я оглянулась. — Чёрт! Нет, нет я не в том смысле, что стой. Поехали! — махнула рукой, хватаясь за сердце. — Как ты мог знать, что Моцарт на меня постоянно смотрит, если в гольф-клубе тебя с нами даже не было?

— Упс! — сделал он такое лицо, что было и без слов понятно: прокололся. — Не знаю могу ли я тебе рассказать.

Я склонила голову:

— Дай подскажу. Он брал тебя с собой не просто так.

— Не-а, — помотал он головой. — Но, знаешь, пока ты забирала свой телефон, мы стояли на улице, и он сказал, что в следующий раз тебе тоже такое сделаем. И спросил справлюсь ли я с вами обоими. Могу я считать это разрешением ввести тебя в курс дела?

— Конечно, — кивнула я. — Можешь не сомневаться: кроме Моцарта я никому не скажу, — съехидничала я, но, кажется, он не оценил сарказм.

— Э-э-э, кроме него я никого и не боюсь.

— Ну тогда и ему не скажу, — щедро пообещала я, — пока он сам не признается. Эй, я вообще-то поделилась самым сокровенным!

— Ладно, ладно, — тяжело вздохнул Антон. — У него в ухе был крошечный наушник, а в кармане камера. И я подсказывал ему кто есть кто из гостей, если он не знал. Что-то по памяти, что-то тут же находил в сети.

— Так вот откуда он всё знает! И вот как использует твою фотографическую память?

— Ну, пока да. Но я надеюсь, что это временно. Надеюсь, я куда лучше смогу ему пригодиться. И у меня тоже как у него, талант. Криминальный талант. Я тоже смогу выдумывать сложные и запутанные комбинации, чистые и красивые, безупречные, как музыка Моцарта. Я обязательно ему докажу.

— Как?

— Надеюсь, ты узнаешь. Отвоюешь своего Моцарта и узнаешь. А ты отвоюешь!

— Спасибо, Антон! За всё, — открыла я дверь машины. Нарядная гостиница слепила огнями. Вывеска в форме лотоса переливалась цветными фонтанчиками. — Дальше я сама.

— Да брось! — выпрыгнул он первым. — Одну я тебя не отпущу. И твой будущий муж, конечно, откусит мне голову. Но он мне и так её откусит за тебя, — подмигнул он. — Можешь не сомневаться.

Швейцар открыл нам дверь. И мы вместе вошли в вестибюль.

Глава 17. Моцарт

— Я думала ты не позвонишь, — жарко выдохнула Сашка в шею.

— Заткнись, — накрыл я её губы своими.

И она обмякла, покачнулась. Потянулась за ними. Впилась.

Я знал, за что я не люблю треники, но я точно знал и за что их люблю.

Кроме того, что в них ничто не давит и проветривается, никакой возни с ремнями и замками: одно движение и член упруго выпрыгнул из штанов и привычно облачился в резинку.

Взмах рук. Упавший на пол халат. И меня встретила горячая неизбывная тоска женского «слова из пяти букв», которому так и не придумали достойного названия, готовая охватить, сжать и терзать до полного изнеможения.

И жаль, что не придумали. Лоно — вычурно. Пизда — грубо. Киска — тошнотворно. Писька — детский сад. Помню мама в детстве объясняла, что писька это у девочек, а пиписька у мальчиков. Но это глупость, как бляДь и бляТь. Типа бляДь — это баба, а бляТь — ругательство. Нет такого слова в русском языке — бляТь. Может, в каком другом есть, но в русском есть только одно — блядь. И этим всё сказано. А сколько других некрасивых слов для того, что врачи зовут вагина: дырка, норка, пещерка. И все мимо. Помнится, один мой товарищ говорил сика. Она потёрлась о меня сикой, я и забыл, что заскочил на одну поёбочку.