— Это что, кровь? — с ужасом уставилась я на тёмное пятно справа под рёбрами на его серебристом свитере.

— Ерунда, — отмахнулся он и остановился у двери. — Я там добавил пару деталей в твою схему, — показал в сторону библиотеки. — Думаю, теперь картинка будет полной.

— Серёж! — кинулась я за ним, но он остановил меня рукой.

— У нас через четыре дня свадьба. Говорят, так принято: жить до неё поврозь. Чтобы жених случайно не увидел платье. И что там ещё? — улыбнулся он. — Я поживу пока в гостинице, а ты оставайся здесь. Хорошо?

— Нет! — всхлипнула я. И, как ни старалась, проклятые слёзы текли. — Я не верю в дурацкие приметы!

— А я верю. Встретимся, — он подмигнул и вышел.

Дверь хлопнула. Я вздрогнула. У ног заскулил Перси.

Я подхватила его на руки. Что же делать? Что делать? Бежать следом? Оставаться?

Я не понимала, что чувствую. Кроме огромной зияющей дыры, что словно расползалась теперь в груди и пустоты, что стала вдруг такой зловещей в этой огромной квартире.

Господи, как же всё сложно! Как же с ним всегда всё сложно!

Про какие ещё детали, чёрт побери, он сказал?

Я открыла дверь в комнату, куда с тех пор как начала складывать здесь свою схему, Перси не пускала. Поставила его на диван и опустилась на колени.

Под фамилией Семёнов было написано «+Руслан Кретов» и стрелочка к Фонду Моцарта.

А от фамилии Шахманов шла жирная стрелка к Сагитову.

Шахманов связан с дядей Ильдаром? А кто такой Кретов?

Я открыла блокнот.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — листала исписанные листы, но ничего не находила.

— Собирайся! — сказала я Перси, наблюдающему за мной с дивана, словно в этом был смысл. — Мы поедем за ним и вернём домой. Даже если он уже казнил Ивана, плевать, — достала я их кармана телефон, — поедем на такси.

Но Иван ответил. И выглядел не спокойнее, но и не взволнованнее, чем обычно, когда открыл дверь машины.

«Моцарт ничего ему не сказал? Ведь он не мог его не видеть?» — недоумевала я.

Но заставленная машинами с мигалками площадь перед зданием «MOZARTa» заставила меня забыть обо всём остальном.

— Что происходит? — уставилась я в окно.

— Облава, — показал мне Иван на чёрную машину, у которой мы остановились.

И я сначала прочитала белую по красной полосе надпись: «ПРОКУРАТУРА РОССИИ», а потом увидела её — женщину в синей форме с погонами.

— Моцарта же не должно было быть в городе. Они знали?

— Думаю, именно на это они и рассчитывали, — задумчиво сказал Иван. — Но тебе здесь делать нечего.

— Нет! Выпусти меня! — дёргала я заблокированную ручку двери, когда машина поехала. — Моцарт ранен!

— И чем ты ему поможешь?

— Ничем… — осеклась я.

— Что он тебе сказал? — перекрикивал Иван лай Перси, что явно был на моей стороне.

— Оставаться дома.

— Тогда слушайся! — вывернув руль, нажал он на газ.

И последнее, что я видела из отъезжающей машины, припав к заднему стеклу, как Прокурор города Ирина Борисовна Артюхова что-то поясняет одетому по форме дяде Ильдару и провожает нас глазами.

Глава 31. Моцарт

— Привет!

Мой голос, уставший и хриплый, гулко отразился от стен пустого помещения.

Но она его узнала и вздрогнула. Не явно. Не так, чтобы прямо подпрыгнула. Но прямая спина прокурора города напряглась. И вздох застыл в груди.

Уже разъехались машины. Уже разошлись юристы. Уже отпоили корвалолом главного бухгалтера и подняли с пола раскиданные папки. А Ирина Борисовна всё стояла в огромном пустом зале, словно боясь пошевелиться, и смотрела в одну точку.

Я и сам, признаться, не ожидал, что вместо серверной останется лишь куча торчащих из стен проводов. А опенспейс, аквариум, где, каждый за своей перегородкой, работали программисты и прочие технические спецы, заставленный 3D-принтерами, компьютерами, столами, стульями и кулерами, станет похож на бункер с серыми бетонными стенами, дырами от розеток и зловещей пустотой. Но именно этот постапокалиптический пейзаж застал доблестную прокуратуру, приехавшую в здание «MOZARTа» с обыском.

Как я и думал, в прокуратуре не оставили без внимания «детальки», что попали им в руки. И они точно знали, что и где искать. Только немного не успели.

Великая прокураторша развернулась на каблуках.

— Моцарт, — кивнула она.

— Да, дорогая… Ирина Борисовна, — привалился я плечом к стене.

Тошнило. И слабость давила такая, что хотелось лечь на пол прямо здесь. Но я не мог себе этого позволить.

Она горько усмехнулась.

Я улыбнулся, глядя, как она чеканит шаг, подходя ко мне.

Слова были лишни. Хотя она могла бы с недоумением воскликнуть: «Ты в городе?» Я притворно удивиться: «А где же мне быть? А что вы тут делаете?». Но кому был нужен этот спектакль, когда мы стояли одни. Когда она подошла так близко, что я чувствовал знакомый запах её духов. Видел, как бьётся венка на виске.

И к пустоте, что зияла в душе после Женькиных слов вдруг добавилась тоска. Вливаясь расплавленной лавой, жидкой ядовитой ртутью она душила, душила, душила.

Ирка ткнулась лбом в моё плечо.

«Прости!» — рвалось из груди. Прости меня за твоё фиаско.

Я бы отдал всё, что здесь было. Всё, что стояло на этом секретном этаже, лишь бы не видеть эту боль в её глазах. Лишь бы не чувствовать, как ей горько. Я бы мог это исправить одним движением рук — просто прижать к себе. Но… если бы я мог!

Если бы её это утешило. Ведь мы оба знали, мои руки солгут: они скучают не по ней. И оба знали, как мало значат успешные операции или проигранные дела, по сравнению с жаждой обладать тем, что принадлежит не тебе. Как ничтожен стон боли по сравнению со стоном наслаждения. Как невыносим холод пустой постели. И как воет в ночи неутолённое. Невзаимное. Безответное.

Пару секунд показались вечностью. Я не шелохнулся. Она не издала ни звука.

Вздохнула. Отстранилась. И вышла.

— Ирина Борисовна! — окликнул её в коридоре младший советник юстиции Алексей Сергеевич Ленский. — А что делать с документами? Их в бухгалтерии гостиницы изъяли.

— Лёш! — зло развернулась она. — Ну неужели не понятно, что?

Я потёр бровь, пряча улыбку.

— Нет, — недоумевал Ленский.

— О, господи! Да верните вы всё на место! — рявкнула она, смерив меня взглядом и громко затопала к выходу.

— Шеф! — едва успел подскочить Андрей, чтобы меня подхватить, когда она скрылась за поворотом. — Ебать, шеф! — уставился на промокший от крови свитер под курткой.

— Тихо, тихо, Андрюха. Шум только не поднимай, — шипел я, с трудом переставляя ноги в сторону лифта.

— Скорую?

— Нет, позвони… Колобку.

— Понял. Уже звоню, — он достал телефон, передавая меня с рук на руки охране.

Андрей расхаживал взад-вперёд по номеру, пока я старался не отключиться.

— Шило, не мельтеши, а, — прохрипел я. — Как там Руслан?

— Говорит, работы больше, чем рассчитывали, — присел он на краешек стула, и всё равно нервно долбил ногой по полу. — Мы оглохли и ослепли минимум ещё на неделю. Очень много всего. Рус не уверен хватит ли мощностей хотя бы центральные сервера подключить.

— Будут у него мощности. Всё порешаем. Всё вообще решаемо, пока жив, — заметил я философски.

Комната плыла перед глазами. Но я должен был продержаться до приезда доктора, чтобы всё ему объяснить.

И объяснил, когда лысый и кругленький как колобок пожилой дядька хирург, сдирал с моего бока повязку.

— У меня через четыре дня свадьба, док. И эта девчонка чертовски мне дорога. Я не могу пропустить собственное бракосочетание.

— Ох уж это мне ваше благородство, Сергей Анатольевич, — промывал он рану. — Отдать половину печени отцу, которого вы ни разу в жизни не видели.

— Дурак, да? — улыбнулся я и скривился от его манипуляций.

— Дурак, что лежать надо было дней семь, а вы на какой подскочили?

— На четвёртый, — закряхтел я. Да когда уже подействует этот чёртов укол!