Я потрясла головой, сбрасывая это наваждение.

— Я не обижаюсь, Антон. Он мне правда ничего не рассказывает. И, наверно, не должен.

— Хотя и мог бы, — добавил он, первый раз словно осуждая Моцарта и заступаясь на меня.

— Может он выбрал эту роль для тебя? У тебя отлично получается. Так что с этими детальками? Секрет?

— Нет, это не секрет. Но существует что-то вроде легенды. Говорят, что у Моцарта есть тайные разработки, благодаря которым он и заслужил славу человека, который знает всё. Например, прослушивающие устройства, которые в отличие от остальных «жучков», невозможно найти. Это, конечно, больше похоже на шпионскую фантастику в духе Джеймса Бонда со всеми его стреляющими ручками и машинами-амфибиями или Ангелов Чарли, но Моцарт не просто так создал фонд поддержки одарённых детей и платит именные вознаграждения особо выдающимся студентам. Это неисчерпаемый источник перспективных прогрессивных идей: юридических, экономических, законодательных, технических, любых. Вот один из его стипендиатов, говорят, и создал такое устройство. Я понятия не имею как оно работает. В моём универе — я учился в Политтехе на информационной безопасности, — но технари, говорили, что это возможно. Оттуда я и знаю эту легенду. Не бойся, не выбалтываю тебе никакой секретной информации. Возможно, это просто байка, которую команда Моцарта сама и распустила. Но, если всё это правда, у тебя в руках было одно из тех устройств, и оно попало в лабораторию прокуратуры, наверное, их технические специалисты и могли бы разобраться что это. Там тоже работают не дураки. А это, как бы, нехорошо.

— Не могу сказать, что мне стало легче, — обернулась я, услышав топот коротких лапок за спиной. — Но буду надеяться, что ничего фатального не случилось. — Пойдёшь со мной?

— Куда? — удивился Антон, когда я улыбнулась, глядя в круглые просящие глазки Перси.

— На крышу. Погуляем. Проветримся. Малыш, пойдём гулять? — присев, потрепала я Перси по голове. Он весело завилял хвостом. Здорово, что теперь хвосты корги купировать не обязательно, как сказала Марго, и он у него есть. — Ну, беги за мячиком. Пойдём, пойдём! Тебя тоже касается, — встала я, обращаясь к Антону.

— Бежать за мячиком? — улыбнулся он. Шутник! И вернулся к столу собрать свои вещи. — Ноут брать?

— Думаю, нет.

— А это что? — развернул он ежедневник, засовывая в карман телефон. — Такие смешные рожицы, злобные.

— Это я нарисовала, потому что не знаю, как сказать Моцарту, что большинство людей, с которыми у него назначены встречи, просто отнимут у него, как минимум, время и настроение, а, как максимум, он ещё и зря потратится.

— В каком смысле?

— Ну вот видишь, например, в пятницу, у нас запланирован благотворительный вечер. Его устраивает типа фонд князя Романова. И фонд действительно существует. Помогает детям, церквям, проводит встречи с учёными-историками. Мой отец один из них и лично знаком с князем Дмитрием. Но они не проводят благотворительные балы. Мягко говоря, это развод. Или вот, — ткнула я в фамилию дамы. — Типичная попрошайка. Скорее всего решила пропиариться за счёт Моцарта, или рассчитывает на большее, — я сделала многозначительную паузу. — В общем, не знаю, где Моцарт нацеплял этих приглашений, наверное, ходил куда-то без меня. Но они как репей. Не стоит тратить на них ресурсы.

— И после этого ты говоришь, что досталась Моцарту на сдачу? — улыбнулся Антон. — Я не удивлюсь, что он всё это провернул именно для того, чтобы ты оказалась здесь.

Я толкнула его плечом. Перси громко — или ревниво? — тявкнул.

— Просто скажи Мо и всё. Уверен, он тебя послушается, — ответил Антон мне, а кивнул Перси. И словно прочитал мои мысли. — Перс, ты ревнивый совсем как твой хозяин. Мы с Женькой друзья, — наклонился он к ошейнику, словно в тот был встроен микрофон. — Слышишь, друзья? Так ему и передай.

Глава 25. Моцарт

Я прошёл центральную аллею дважды: вверх, потом вниз, и остановился на небольшом полукруглом балкончике, нависающим над водой.

После рассказа Антона виделась не спокойная река в рукотворных каменных берегах, а неприступные скалы, бушующий Терек, шум горного потока, брызги воды, летящие в лицо. Или море… Есть такая картина Айвазовского с Репиным о прощании Пушкина с морем: «Прощай, свободная стихия!..»

Что-то навеяло. Даже музыка не шла на ум, одно былое и думы. Думы, думы, думы…

— Ого! Я тебя и не признал, — встал рядом со мной Патефон. — На сватовство в трениках, на прогулку в костюме. Странный ты, Моцарт, — хмыкнул он.

Я заметил, как сильно сцепил зубы, только когда открыл рот, чтобы ему ответить: еле разлепил челюсть. Но головы так и не повернул, глядя на воду.

— Я слышал ты теперь лучший друг прокурора?

— Ну, раз твой лучший друг теперь Гандоша, мне пришлось искать новых.

— Быстро ты слился, — усмехнулся я.

— Нет, это ты, Серый, меня слил. Что-то уж больно размяк от признаний мальчишки. Хотя, откуда мне знать, что он там тебе наговорил, меня же теперь ни во что не посвящают.

— Боюсь, он наговорил мне то, что должен был сказать ты лет семнадцать назад, раз уж считал себя моим лучшим другом, — я подвинул к нему по каменному парапету фотографию, придерживая пальцем. — Кого-то здесь узнаёшь?

— Ну, этой фотке далеко не семнадцать, лет сорок, не меньше, — покрутил он снимок в руке. Шевеля губами, прочитал надпись на обороте. — Это что, подпись Марго?

— Подпись Марго. И признание довольно красноречивое. «… но для чего пережила тебя любовь моя?» Только призналась она кому?

Колян поднял глаза на меня, словно сличая с фотографией. Почесал затылок.

— Есть у меня, конечно, одно предположение.

— Предполагаю, очевидное. Не Луке.

— Ну, да, — пожал он плечами. — Но, клянусь, Серый, этого мужика я вижу первый раз.

— Ты хотел сказать: моего отца?

— Этого уж я не знаю отец он тебе или нет. Свечку не держал, — хохотнул он, но осёкся под моим тяжёлым взглядом. — Но вы очень похожи, базара ноль. Тебе бы мать расспросить подробнее. Только теперь уж чо.

— Да, теперь уж она давно на кладбище.

— Спроси Марго.

— Спасибо, капитан, — хмыкнул я.

— В смысле капитан? — тупил он.

— В смысле Капитан Очевидность. Спрошу. Наверное. И знаешь ещё о чём спрошу? — выдернул я из его рук снимок и убрал во внутренний карман. — Нравилось ей с тобой ебаться? Ты же её поёбывал, Колян, признайся. Ссался от страха, что Лука узнает, и всё равно присовывал его бабе.

Это была ложь. А ещё тема запретная, гнусная и очень обидная для Коляна. Он несколько раз пытался, намекал (нравилась ему Марго, очень, хоть и была старше), да только она всегда его отшивала. Гордость не позволила бы ему признаться, что ничего не вышло, а я знал, чем его достать. И достал.

— Знаешь, что! Тебя, мудак, это не касается! — психанул он и сделал шаг назад, словно собираясь уйти. — И вообще. Да пошёл ты! Вот что я тебе на это отвечу. Пошёл ты на хуй, Моцарт!

— Да я и так на хую, только ноги свесил. А ты чего это задёргался, словно тебе кол в задницу вставили? Ты не ссы, Лука не воскреснет, чтобы яйца тебе оторвать.

— Остряк доморощенный, — хмыкнул он. — Что, думаешь, самый умный? Думаешь, всё знаешь? — засунул он руки в карманы. — Да нихуя ты не знаешь, Моцарт. Ни хуя!

— Ты не забывайся, господин Ива̀нов. За базаром-то следи.

— Я слежу. Я за свой базар всегда отвечаю, Сергей бля Анатольевич. А вот ты нет, — он криво усмехнулся. — Потому что ни хуя не знаешь.

— И чего же я не знаю? Что это Марго стреляла в Луку? Или что Сагитов был знаком с ней, когда Лука с Давыдом ещё дружили, и это он подтёр за ней это дермецо? Так чисто, что до сих пор никто и не догадался, что это она.

— А знаешь почему она в него стреляла?

— Ну, давай, просвети меня, — хмыкнул я.

— Потому что это не Давыд расстрелял твою жену, ёбаный ты Моцарт. Не Давыд. А знаешь кто? — он выждал театральную паузу, глядя на меня с вызовом. И лицо мне его совсем не нравилось. Мурашки поползли по спине от догадки. И, кажется, пол жизни успело промелькнуть у меня перед глазами, когда Патефон довольно хмыкнул. — Лука. Твой ненаглядный Лука отдал приказ убить Катьку и вашего малыша.