Девчонка жила у меня третий день и что бы я ни делал: работал, звонил, мылся, ел, смотрел телек — теперь я её чувствовал. Но не как нового члена семьи, а как некий сгусток энергии, безликое пятно, незаметную тень и всё в этом роде. Я не видел, не слышал, понятия не имел где она и что делает, просто знал — она здесь.

Мягко говоря, это напрягало.

Грубо говоря, с этим нужно было что-то делать.

Но я понятие не имел, что.

Как привыкнуть к её присутствию, если она сидит как мышка, загнанная в угол, тихо-тихо. Лишний раз боится выйти из комнаты или чая себе налить. Покормят — ест, не покормят — стесняется попросить. Даже ходит, наверное, на цыпочках. И если с кем и оживает, то только с Перси.

Конечно, я понимал, что это естественно для любого человека, вынужденно оказавшегося в чужом доме. А на неё столько всего свалилось. Но я же ясно дал понять, что это временно. Что я верну её домой в целости и сохранности, не надо меня бояться. И с её родными тоже всё будет в порядке: я всё решу. Могла бы быть и посмелее, чтобы я её слышал, а не прислушивался.

Тем более, язвила она знатно, сбежала красиво, шухер навела роскошно — не обделена характером. Я и выбрал её, кроме всего прочего, потому, что терпеть не могу Мёртвых Царевн и всяких томных капризных Принцесс. Так не разочаровывайте меня, Евгения Игоревна!

— Где моя невеста? — зашёл я на кухню после душа.

— Ушла гулять с Перси, Сергей Анатольевич, — тут же отозвалась горничная, пожилая аккуратная женщина, что работала у меня уже не первый год. — Вам как всегда?

— Да, — кивнул я, глядя, как она наливает кофе.

— Евгения Игоревна просила узнать, когда с вами можно поговорить: у неё есть вопросы.

Ну, слава богу! Хоть что-то. Я уж думал после нашего последнего разговора, когда я на следующий день после погрома выдавал ей инструкции, она и не осмелится что-то уточнить. Рад, что ошибся.

— Скажите, я жду её в кабинете после завтрака.

Подхватив чашку с кофе, я ушёл к себе.

Проверил заряд батареи на телефоне, открыл ноутбук и уставился на экран.

Я пересматривал эту запись третий день снова и снова. Не так уж и много людей прошло мимо моего кабинета в «MOZARTе» с того момента, как я вышел, закрыв дверь, до того, как вернулся и обнаружил на столе конверт. Не много, но внутрь заходил только один.

Патефон.

Я потёр лоб. Сцепил руки в замок на затылке. Потянулся, расправляя плечи. И нажал «стоп». Счётчик показал девять секунд. Девять секунд, чтобы войти, бросить в ящик стола деньги, как он и сказал, как он всегда и делал, и выйти.

Деньги в сейф я потом убирал сам. Но вся наличка, что проходила через руки Патефона, появлялась в ящике моего стола именно так: он заходил и бросал её в стол. Камеры ни в доме, ни в своём кабинете я принципиально не ставил. И до сих пор ни разу не пожалел об этом.

Но вариантов ответа как у меня на столе появился злополучный конверт было всего два: его хотят подставить или его очень сильно хотят подставить.

Кто-то хочет заставить меня сомневаться в Патефоне. Зачем?

Патефон. Он же Николай Иванов. Ива̀нов, как он любил поправлять, аристократ хренов. Единственный, кто остался от банды Луки. Остался со мной. Прошёл через всё, через что пришлось пройти мне, загибая раком город, когда Луку убили, а меня обвинили в его смерти. Это дело до сих пор не раскрыли — я так и не выяснил кто это сделал. Да и не до того было: после смерти Луки начался передел власти, и мы попали в такой замес, что ад показался бы родным домом по сравнению с тем, что творилось на улицах. Патефон закрыл меня грудью и получил три пули, одна из которых прошла навылет и всё же застряла у меня в боку. И я скорее отдам почку, глаз или руку, а может и всё сразу, чем решу, что весточку из преисподней мне прислал Колян.

Кто-то или слишком плохо меня знал. Или был нагл, самоуверен и глуп, раз решил зайти с тыла.

С тыла… Хм…

Я приподнял бровь, изучая изображение на экране и не глядя нажал кнопку вызова на телефоне.

— Руслан, а сделай-ка мне на почту схемку здания «Моцарта».

— Уже, Сергей Анатольевич, — прозвучало пару секунд спустя. — Вы тоже об этом подумали?

— О чём, друг мой? — насторожился я.

— В общем, я уже над этим работаю, — смущённо кашлянул мой главный специалист технического отдела. — Только не подумайте, что я шпионских фильмов насмотрелся, но я хочу совместить передвижения персонала и записи с камер со схемой здания.

— М-м-м, — понимающе кивнул я. — А знаешь, что? Включи-ка туда ещё всех курьеров, экспедиторов и прочих людей, кто хотя бы приближался в тот день к зданию. А ещё праздношатающихся, кого наружные камеры засекли более двух раз за последний месяц. Сколько времени тебе надо? День, два?

— Думаю, будет готово к вечеру.

— Отлично! — отключил я громкую связь, когда в дверь робко постучали и крикнул: — Войди!

— Доброе утро! — кашлянула Евгения Игоревна на пороге.

До меня долетел запах духов, мокрой псины и собачьего печенья.

Хоть бы уж заныло где-нибудь в паху что ли в ответ на её обтянутую джинсами попку, так нет же — желудок откликнулся на запах говяжьей косточки.

— Женя, прекрати закармливать собаку, — я кивком показал на стул. — Я знаю, как трудно противостоять обаянию этого хитрого вымогателя, но корги не только знатные попрошайки, но ещё и склонны к перееданию. Будь добра, не превращай Перси в ожиревшее малоподвижное существо.

— Я постараюсь, — смущённо кивнула она.

— Очень сильно постарайся, — протянул я корзину для бумаг и показал глазами.

Она нехотя достала из кармана собачье лакомство и выкинула.

— И остальное у тебя тоже придётся конфисковать.

— Но как вы?.. — удивление в её взгляде мне, конечно, польстило, но могла бы и сама догадаться, что я увижу оплату в «Дог-Хаусе», сделанную с моей карточки.

— Я же Моцарт, Евгения Игоревна, — усмехнулся я многозначительно. — Я знаю всё. Но я позвал тебя не за этим. Мне передали: у тебя есть ко мне вопросы.

— Да, — усердно закивала она. — Моя учёба. В конце августа начнутся первые собрания абитуриентов.

— Ещё полно времени. Почти месяц.

— Просто мне пишут с оргкомитета, и я хотела знать мне стоит соглашаться участвовать в подготовке этих мероприятий или… — её аккуратные пухлые губки, слегка тронутые блеском, приоткрылись в немом вопросе. Такие маленькие и такие чуть обиженно надутые, что невольно хотелось сказать «ути-пути» или…

Нет, эти мысли мне даже не приходилось гнать. Я был как отсыревший порох с ней, и она — не искра, скорее блёстка. Не огонёк — стразик. Не уголёк — случайно попавший в костёр камешек. И никакой надежды его раздуть, хоть она и моя будущая жена. И, возможно, кого-то бы это расстроило, но для меня, наверное, было к лучшему: раз настолько не похоже на мою первую женитьбу, когда я с ума сходил по своей жене — не будут мучить кошмары прошлого.

Я вздохнул и… забил.

Всё же я слишком привык жить один.

— Ещё вопросы? — убрал я от лица руку, большой палец которой всё это время покусывал.

— Вы не ответили, — удивлённо округлила она глаза.

— Ах, да! — Чёрт! Я подумал о ней и сбился с мысли. — Конечно, участвуй в чём угодно. И учиться ты, конечно, пойдёшь, это даже не обсуждается.

Она с облегчением выдохнула. Но, чтобы особо не расслаблялась, я тут же добавил:

— Только провожать и встречать тебя будет телохранитель.

— Зачем мне телохранитель? — расстроилась она. — Здесь же пешком до университета два шага, — справедливо заметила она. Дом и правда находился в двух кварталах от университета.

— Ты невеста Моцарта, деточка. Это накладывает на тебя определённые обязательства, — усмехнулся я. — И не могу же я назвать человека, что будет носить твои сумки, лакеем. Это неуважительно, согласись?

Она секунду думала, а потом уверенно кивнула.

Назвать лакеем человека, что прошёл специальную подготовку, владел всеми видами оружия и приёмами не только рукопашного боя, я бы и сам себе не позволил, особенно учитывая его боевые ранения. Но зачем ей знать, что она невольно попадёт под удар, как только слухи о том, что я собрался жениться, поползут по городу. И пора бы уже этим слухам поползти.