Первый раз за столько лет я об этом вспомнил. И первый раз не ощутил той тоскливой невыносимой пустоты, что приносили воспоминания о жене.

Скользнул рукой по Женькиной спине, даже не по попе, просто по спине, прикрыл глаза, пропуская ток, что от её острых позвонков электрическим разрядом прошёл сквозь тело, и первый раз подумал: насколько другой была та любовь.

Посмотрел на Женьку, что, чмокнув меня в щёку, побежала искать Перси.

Или настолько другая эта?

Моё солнце! Я улыбнулся, когда она обернулась. Как я люблю её искрящийся хрустальной голубизной взгляд. Говорят, зрачок — это дыра. Чёрт, я люблю даже пустоту тёмных глубин её зрачков.

Люблю эту девочку, девушку, женщину.

Люблю просто за то, что она есть.

— Могу только догадываться о чём ты мечтаешь, — встала рядом Целестина. — Но вид у тебя такой, словно ты вчера потерял девственность, — задумчиво покусала она травинку.

— Девственность я потерял двадцать с лишним лет назад. Но в любом случае тебя это не касается, — засунул я руки в карманы.

— Больше не касается? — улыбнулась Целестина. — Такое ощущение, что ты ревнуешь.

— Уверяю тебя, это совсем другое чувство.

— Как у отца к парню, что трахнул его дочь?

— Скорее, как у человека, которого держали в дураках. Не думал, что с некоторых пор новости я буду узнавать последним.

— Я говорила: мне нужен проводник. И тебе не понравится.

— Серьёзно? — хмыкнул я, глядя на желтеющий вдалеке лес. — Ты много чего говоришь. Например, в тот же день ты сказала: зря вы не остались на ужин. И я подумал, что отец здесь, но это не так.

— Над тем, как ты расцениваешь мои слова, я не властна, — подняла она руки. — И всё же, если бы вы остались на ужин, то знали бы куда больше, чем сейчас. Но это уже неважно. Это была просто одна из утраченных возможностей, ты пошёл другим путём. Он не хуже и не лучше, он просто другой.

— И всё же Женьке ты сказала. Вернее, Антон ей сказал, а ты мне — нет.

Элька покачала головой.

— Женька узнала, потому что видела сон. И, смеха ради, поделилась с Антоном. А он, да, — Целестина тяжело вздохнула, — не смог ей соврать.

— Какой сон? — удивился я. И да, мне не понравился даже её вздох — слишком давно я её знал — но раз уж я такой непонятливый, хер с ним, я выкину это из головы: пусть вздыхает сколько хочет.

— Где я приехала на твоём джипе к ветеринарке, дождалась Антона и сама его поцеловала.

— А так и было? — опешил я.

— Не совсем так. В тот день от ветеринарки я поехала сюда, к Марго. А потом только на квартиру к Антону. Уже там его поцеловала и… мы на этом не остановились.

— Эля! — У меня только что пар их ноздрей не пошёл. — И зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы ты понял: не всё я узнаю, благодаря своему дару — часто я иду и спрашиваю, что дар — тяжёлое бремя, и чтобы знал правду.

— Какую, блядь, правду? Что на Антоше тебе нравится сверху? Или снизу? Ну и?.. Да, теперь я знаю: ты с ним шпилишься. Я даже понял зачем ты поехала к нему — ведь Антон живёт в квартире, где его мать еблась с моим отцом, и там ты наверняка узнала куда больше, чем от Марго. Я хоть и тугодум, но сообразил и к чему был тот разговор про Агату Кристи, и её мужа, что был младше на сколько лет? На пятнадцать?

— Для археолога прекрасная разница. Чем жена старше, тем ему интереснее. Это его слова, не мои. И хоть на самом деле ни хера ты не понял, Моцарт, будем считать да, к этому. И мой нервный смех при его матери был потому, что всё должно было сложиться именно так, нравится тебе это или нет. Он твой брат. И особого выбора у меня не было.

— Бедняжка! Ну просто раба любви и заложница своего дара. Сама приехала, сама соблазнила. Только что вспоминал себя в его возрасте. Я бы тоже не отказался, будь ты и на двадцать лет старше. Так что это у Антона выбора не было, не у тебя.

— Так ты и не отказался. В его возрасте. С тобой я поступила точно так же. Сама пришла. Сама отдалась. Не соблазнила. Просто ещё не умела. Но уговорила. Только не смей сказать, что ты сожалеешь.

— Нет, я не сожалею, — усмехнулся я. — Но больше я таких ошибок не повторяю. Не позволяю уговорить себя дерзким настойчивым девочкам.

Она засмеялась и шлёпнула меня по заднице.

— Да ты кремень!

— Ну что есть, то есть, — улыбнулся я. — А ты была права.

— Я всегда права, Моцарт.

— Нет, чёрт побери! Не всегда, Эля, — и я бы мог ей доказать, но сейчас не хотел спорить. Сейчас я хотел чего-то совершенно противоположного. Поделиться. Даже покаяться. — Я не зря чувствовал себя виноватым, что так вышло с Настей.

— Ты был у неё в монастыре? Когда? — удивилась она, а потом вдруг сжала кулаки, вонзая ногти в ладони. — Чёрт побери! — выдавила она сквозь зубы.

Я удивился, что она не знает. Обычно дверь мне не успевает открыть, как уже задаёт вопросы. Хотя нет, раньше с порога мы начинали совсем не с этого, а уже потом переходили к вопросам.

— Вчера. Да что опять не так, Эль? — не понимал я что происходит. — Ты не можешь знать всего.

— Не могу, ты прав, — кивнула она, выдохнула, посмотрела на ладони с отметинами от ногтей. — Так что сказала тебе бывшая Настя, а ныне сестра Аглая?

И то, с каким пренебрежением она произнесла это «так что?» вдруг открыло мне глаза. Но не на то, что с ней происходит сейчас, а на то, что было семнадцать лет назад.

— Ты знала, да? — резко развернулся я. — Знала, что она не сама сбежала? Знала про кольцо? Моё кольцо, что её попросили украсть, а потом одели на палку и специально им били перед тем как выкинуть у ментовки, чтобы остались синяки и не было сомнений, что это я её избил, когда она напишет заявление? Всё это время ты знала, как сильно я ошибался, и молчала? Потому что я понятия не имел про эти синяки и про то, что её заставили дать показания против меня. Обвинение мне так и не предъявили. Дело придержали, видимо, до лучших времён, и меня с материалами не знакомили.

— Конечно, тебя не ознакомили, иначе ты бы сразу догадался чьих рук это дело. И да, я знала, Сергей, — посмотрела на меня Целестина в упор. — Знала уже тогда, но не потому, что у меня чёртов дар, или я была в этом замешана, а потому, что это я отвезла её в монастырь. И я тоже чувствую себя виноватой, что не помогла ей, не защитила, не подумала, что её могут использовать против тебя, и какую цену она за это заплатит, — она выдохнула, согнувшись, словно внутри у неё всё болело. Пару секунд так простояла, переводя дыхание, а потом медленно разогнулась. — Увы, есть вещи, которые нам на роду написаны. И что ни делай, их не избежать. Это был её путь. Он привёл её к Богу. И дал ей всё: успокоение, прощение, очищение. Но у каждого он свой. А куда ведёт — нам не дано знать.

— Хочешь сказать, я не смог бы спасти свою жену, что бы ни сделал?

— Не смог бы. И я тысячу раз тебе об этом говорила.

— И я не спас эту девочку. Хотя думал, что спасу.

— Ты спас! Ты забрал её у Давыда, где её насиловали все, кому не лень и использовали как прислугу. Ты привёз её в свой дом и пытался защитить.

— А она всё время пыталась сбежать.

— Потому что видела в тебе то же зло. Ту же силу и ярость. Видела тебя в крови, когда ты всех перемудошил в том Давыдовском притоне, а её забрал как трофей. Она не ждала от тебя добра, потому что считала таким же, как они. Потому и хотела сбежать.

— И однажды у неё получилось. По крайней мере все эти годы я думал именно так, что она сбежала. И вернулась к Давыду.

— Давыд был с ней добр, по-своему. И он был далеко не дурак, каким любил выставлять его Лука. Он был умным и хитрым, ты не хуже меня это знаешь. И он не зря был ласков с этой девочкой.

— Был уверен, что я её спасу, как ёбаный освободитель?

Элька лишь развела руками.

— И она поверила, когда Давыд попросил её принести кольцо. А в итоге безжалостно, бесчеловечно наказал девчонку за предательство и заодно решил таким образом избавиться от тебя.

— Дохлый я был ему не нужен, — кивнул я, теперь осознавая, что моя ярость была ему понятна: я мстил за жену. Но ещё он знал, что её не убивал: его подставили. И приберёг эту информацию. — Думал, что меня посадят? А потом он купит мне свободу, сдав своих головорезов, что на самом деле и позабавились с девчонкой, я пойму свою ошибку, объединюсь с ним и пойду войной на Луку?