Я больше ничего не буду спрашивать, клянусь. Никуда не полезу. И ничего не буду выяснять.

Соври, что Давыд — отец Антона. И я поверю.

Это всё так красиво объяснит!

Твой страх, когда ты увидела меня в дверях, ведь это я пристрелил уёбка. Для всех он убил мою жену и ребёнка, а значит мог спрятать в этой дыре свою женщину с ублюдком, чтобы я не пришёл за ними. Мог бы. С большой-большой буквы «бы». Но я бы поверил. Потому что он был гад, каких поискать — Антон правильно его описал. О нём не стоило плакать и даже вспоминать — тоже справедливо. И даже остальное: «Он говорил, что любит маму, хоть и приезжал нечасто. Но, когда она написала ему, что беременна, ответил, чтобы она от меня избавилась, дети ему не нужны. И больше его не видела», — легло бы в ёлочку. Всё это могла быть просто красивая байка, придуманная матерью для сына. Для сына Давыда.

Сорви и я просто уеду и выкинуть весь этот хлам из головы.

Ведь это объяснило бы мне в том числе и зачем ты сюда переехала. А согласно моих данных — ты переехала. Бросив любимую работу. Из города — в глушь. Из шикарных родительских апартаментов — в бабушкину старую квартирку. Зачем? Да, знаю — ухаживать за старушкой. Тереть крашеные полы. Беречь круглый стол, покрытый поверх скатерти жаккардовым напероном. Хранить скрипучие стулья, на которых мы сейчас сидели.

Соври, Алла! Я сделаю вид, что проглотил. И я тебе даже не расскажу, что будь Давыд на самом деле отцом Антона, всё было бы по-другому. Ты сама спряталась бы от него здесь, потому что Давыдов бы тебя изнасиловал — вот как ты вероятнее всего забеременела бы. И насиловал бы, пока не сбежала. Были такие на моей памяти, особенно одна, над которой он измывался так долго, что она едва осталась жива. Поэтому факт, что не Давыд отдал приказ убить мою жену, ничего не меняет — он был конченым уродом. Правда, теперь этот факт объяснял мне почему мою жену как раз не тронули. Нет, не из-за страха, что с ним я сделал бы всё то же самое, как я думал тогда: это пострашнее, чем просто захлебнуться свинцом, а как раз потому, что это был не он — тот, кто отдал приказ. Давыд бы не погнушался, развлёкся напоследок. А потом её бы притащили и пристрелили у меня на глазах.

А ещё, если ты покажешь на Давыда, я пойму зачем присматривала за Антоном Марго: сын Давыда мог расти с больной мыслью отомстить за отца. Отомстить мне. Тут без вариантов. Я намеренно ошибусь и так подумаю, ты только соври.

Соври, глядя мне в глаза. Прах прошлого и дальше будет медленно тлеть нетронутым. Я не буду его ворошить. Я не подниму свою бригаду по команде «В ружьё!», не буду рыть носом землю пока не найду ответы на свои вопросы, и вся эта пыль скоро осядет и забудется.

У меня полно других забот, поверь, Алла! Пусть Антон будет сыном Давыда. И разойдёмся!

Я покосился на Эльку. Но чёртова провидица сидел как воды в рот набрав.

— Алла, кого вы имели в виду? — повторил я.

Она посмотрела на меня внимательно, а потом ткнула пальцем, отвечая на мой вопрос:

— Его!

Блядь! Я выдохнул обречённо. Ну зачем? Ёбаное дерьмо!

Её палец упирался в грудь парня в белой рубашке.

Мать его, грёбаное дерьмо!

— Насколько я знаю, его женой была моя мать, а не Марго, — вздохнул я. — Но к тому времени как вы могли бы познакомиться… — я даже не знал, как это сказать. — Отец давно умер.

Мать Антона моргнула, потом ещё раз. Может, думала, что я исчезну. Но я не исчез.

— Значит, я не ошиблась? Сергей ваш отец?

— Его звали Сергей? — пришла моя очередь пучить глазищи.

Напрасно я надеялся засунуть голову в песок. Вместо этого я словно шагнул в жидкий цемент. Всё к херам шло по худшему сценарию.

Но пока я понял только почему у женщины чуть не случился сердечный приступ, когда я появился, а потом представился. Для неё я точно стал призраком: меня тоже зовут Сергей и я, к несчастью, явно похож на отца.

Дерьмо. Как же я этого не хотел. Но не могу сказать, что не ожидал.

В этой истории было столько параллелей, что как ни отмахивался, я устал их проводить. Например, и Марго, и моей жене выстрелили в живот. При совершенно разных обстоятельствах, по абсолютно разным причинам, с разницей в двадцать лет, но я не мог это сбросить со счетов. Ещё моя мать и Алла сказали своим сыновьям, что их отец гад, дали им отчества дедов и никогда ничего не рассказывали, кроме того, что его уже нет в живых: убит в бандитской перестрелке в нашем младенчестве. Эта история тоже повторилась дважды. С разницей в двадцать лет.

И то, что Антон мой брат по отцу — не хотело укладываться у меня в голове.

Но ещё меньше мне хотелось думать, что отцу было уже за сорок, а Алле на двадцать лет меньше, когда они встретились — совсем как мне и Женьке. И это…

Блядь! Это наследственное?

— У вас что-нибудь осталось? — спросил я. — Письма, фотографии, дневники? Антон говорил, что вы переписывались с его отцом. А ещё, что он был, мягко говоря, плохим человеком, и его убили в бандитской разборке.

— Всё так, — усмехнулась она. — Хорошим назвать того, кто бросил беременную девушку, я не могу. Я бы и не знала, что его убили, если бы не приехали какие-то люди сообщить печальные новости и забрать все его вещи, — тяжело вздохнула она. — Ничего не осталось, одни воспоминания. Но всё, что я рассказала сыну, правда: он пропал, когда узнал, что я беременна и просил меня от ребёнка избавиться. Я испугалась, что у меня заберут сына, если узнают, что он его, поэтому всё бросила и сбежала. Не говорила я Антону только одного: я безумно его любила. А Сергей… думаю, он всю жизнь любил вашу мать.

Я горько усмехнулся.

— Только это не помешало ему поступить с ней точно так же — бросить. В день моего рождения мать видела его последний раз. А потом, с её слов, тоже приехали люди с плохим известием и всё забрали — его вещи, фотографии, письма. Всё. И даже имя его приказали забыть, так и предупредили: иначе им придётся вернуться и забрать меня. Я тоже не знал о своём отце ничего. Да и не хотел знать, — мотнул я головой.

Я и сейчас не хотел. И меньше всего мечтал, что когда-нибудь мне придётся ковыряться во всём этом дерьме. Я не искал встреч с прошлыми. Мне были не интересны его секреты, грёбаные скелеты в шкафу и чёртовы загадки. До поры до времени. Но проклятое прошлое само меня нашло.

— А ваша мама? — спросила Алла, смущённо зажав в руках пустой стакан.

— Мама умерла много лет назад. Рак мозга. Какая-то агрессивная форма. Сгорела буквально за пару месяцев.

Я осторожно вздохнул. Да простит меня бог, если он есть, но я порой думал: хорошо, что ей было отмеряно так мало и не пришлось пережить тот ад, через который пришлось пройти мне. Будь она жива, и я бы не смог.

— Мне жаль, — виновато пожала плечами Алла.

Я отмахнулся.

— Что уже теперь. Мама умерла.

— Как вы думаете, — робко спросила она, — а ваш отец? На самом деле он жив?

— Честно? — я развёл руками и вздохнул: в её голосе было больше надежды, чем опасений. — Понятия не имею. Знать не хочу. И вам не советую. Сомневаюсь, что Антону он теперь нужен. Как и вам, и мне.

Элька громко усмехнулась. Сейчас я её тихо ненавидел уже за то, что, словно отвечая на вопрос, она достала из-за уха, покрутила в руках головку бархатца, внимательно изучая её своим всевидящим глазом, и бросила на стол, будто этот цветок мёртвых ей больше не нужен.

А потом вдруг закрыла лицо руками и засмеялась.

Обескураженная её смехом, Алла не знала, что сказать. А я разозлился.

— Не обращайте внимания, она немного не в себе, — пояснил я и выразительно кашлянул.

— Простите, — убрала Элька руки. Резко встала. — Нам пора. Спасибо, Алла! Извините за беспокойство.

Она вышла, не оглянувшись и не попрощавшись.

— Вот только не говори… — начал было я в машине, но закончить фразу о том, что её плохо воспитали, не успел.

— Ты прав, Серёж, это — дерьмо. Но ты уже в него влез.

— Нет, блядь, — выдохнул я. — Я, похоже, в нём родился.